|
Пусть текст мой плох – хоть весь, хоть так, немного, Порой я убеждён, я слышал Бога. – У, ты какой. Да ты, каких какее… Везёт пророкам. Нам бы так, плебеям. Засланцы бога вы! Ох, прав Задорнов. С тех пор ну, всё что скажешь ты – бесспорно, Пока в других искать он не начнёт Кто ж ну хоть треть поймёт и не приврёт. Жаль, нет таких уже, пока на свете: Тьма новых клянчат деньги здесь в газете. Сам глянь. А что тебе сам бог велел? – А надо ль? Я чего-то расхотел… – Не ожидал. Бойец! Что? Проще жизнь отдать? Иль слаще интервью за рупь в газете дать? Ну, ври взахлёб, брехло, что Бог тебе сказал? – М-м-м. Точнее как, зачем и показал… Во мне ревел вулкан, как над Помпеей, Но Гимн над ним звучал ещё мощнее. Взрывались звёзды, вечность взгляд пронзала, Земля, рождая эту мощь – дрожала. Трещали, лопаясь, долины, горы; Пульсируя, сквозь трещины и поры Кровь огненная, ало-золотая Шла не ломая – пересозидая. Пронзила боль, но – но пока не очень. Деление пошло из каждой точки, Как на экране, виды расступались, Сквозь них иные как бы прорывались. Толчками плотность красок оживала, Толчками скорость действий нарастала. Года сворачивались в яркие мгновенья, Сквозь тело шли, рождая ритм виденья, Толкаясь, шли, друг друга рассекая, Растягиваясь, но не разрываясь. Со всех сторон, вращаясь, как в воронки, В меня входили предки и потомки. По мере приближенья ускоряясь, В избытке света как бы растворяясь. Я этим светом словно наполнялся, Слоился и слоями излучался. Взгляд ширился, взлетал и, распадаясь (Где красками, где мутью наполняясь, Где видя в инфра- или ультра-спектрах Из каждой точки сотни километров) На сотни взглядов птиц, людей, зверей – И всё под ритм, вибрируя скорей. Взгляд землю покидал и в космос мчался, И там в миры иные прорывался, И, как – не знаю, я рукой касался, И, как – не знаю, слышал голос их. Мне больно! Там во мне растёт протест как нож. Как Брюсов прав: «Мысль изречённая есть ложь». Чем больше тщетно я сказать пытаюсь, Тем – не смогу, всё горше убеждаюсь. Пред мощью мысли все слова убоги, Как верстовые вехи для дороги. Я, словно старец перед смертью, понимаю, Что всё не так я сделал. Я страдаю. Ведь если б это было не со мною, Я б крикнул: «Наркоман, лжец, псих!» – не скрою. За словом «яблоко», скажи, что видишь ты? Зелёное иль красное – не знаю, А сорт его, с какого урожая? А вкус, размер, а сочность? Как хрустит? А на столе оно лежит, или на рынке, Где в пирамидах их надраят как ботинки И окропят водой: «Купи»? Или в саду? Вот сколько вех, за каждой километры, И в каждом свои метры, сантиметры... И все не то, что я имел в виду. То – я достал ребёнком из подарка На новый год, когда всё было ярко, Пах мандарин, сверкали конфетти, И Дед-Мороз могучею рукою По залу нёс меня над радостной толпою За то, что я загадку угадал. И каждый хлопал, прыгал и кричал, А мне, похоже, нет ещё пяти. Вот это яблоко – и счастье, и смущенье, Что вплавились в одно моё мгновенье, Я и имел в виду. А вкус иль цвет его я вспомнить не могу. Лишь только запах, запах мандарина И память пальцев – яблоко в руке. Мысль изречённая… Да можно ль рассказать О том, в что пальцем невозможно указать? ... – Ну, это «как», а как насчёт «зачем»? ... – И было интересно и тревожно Что вижу (нет, увы, другого слова) – Что вижу то, что видеть невозможно. И шли войска. Шли сквозь друг друга снова: Хазар, Чингиза, Польши, шведов, франков... Шли в разных уровнях, углах, и вот что странно: Играли дети посреди сражений, И сквозь пожары мирно шли олени И сквозь меня смотрели не мигая. Я всюду был, нигде не замечаем. Лишь иногда глаза вдруг раскрывались И удивлённым страхом наполнялись, Встречались взгляды несколько мгновений – И вновь невидим, а в глазах сомненья И тщетный поиск: где? И боль, и жалость: Ведь было! Неужели показалось? И шли влюблённые, и шла борьба за троны, Текли могучие потоки сквозь иконы. Их миг – длиной в века – нёс пониманье: Закон вселенной – только созиданье! Не парни, убивая, побеждают, А женщины, когда они рождают. Исход любого противостоянья Решат не бомбы, а голосованье. Мать раздавала детям ломти хлеба, И снова – речка, сосны, птицы, небо... – А тут не компетентный стал убийцей Он детям всей страны не дал родится. Сколь харя изма разных войн развяжет, Что сотням(!) умных... Тьфу, противно даже. – И часто видел смерть я до рожденья, Так, словно время шло в обоих направленьях И даже более, но не сказать, не выйдет, Как измерения времён возможно видеть. Почто в груди моей горел бесплодный жар? Лишь миг увидел я витийства грозный дар. Одна лишь музыка была неколебима, Как будто высшей волею хранима. А может, воля только в ней была, Что океаном среди звёзд текла? И я в ней плыл, миры пересекая. Вот так казалось. Было ли? Не знаю! В тысячеслойном ходе всех событий Я видел разом будни, свадьбы, битвы. На штурм шли легионы, галеоны Сквозь шторм шли, город строил бастионы. Сквозь них на берег викинги бросались, Событья застывали. Превращались. Саванны в тундры, горы в междуречья. Смешались все одежды и наречья. Их хор гудел, все пили, всё ругали, «Так жить нельзя!» по своему кричали. Всем был не тот бог, царь, закон, соседи. Всё кто-то звал к мечам, к бунтам, в набеги. Все отбирали, крали, продавали, Лишь сбоку свет, там что-то созидали. Да свет детей, их смех средь битв жестоких И ночь не день сменял – весны потоки, Но не реальней степи были стены: Всё видел равно и одновременно. Я шёл сквозь времена и сквозь тела, И боль внутри меня росла, росла, Но как-то знал я, что не гибель это, А голос предков в ауре планеты. Меж тем, вернувшись из иных миров вселенной, Взгляд нёс мне опыт тыс... мильонов поколений. Касаясь тысяч звёзд, зигзаги молний мчались В мой шар, что с ними рос, и вновь, вновь излучались. Мильоны образов, но хоть бы пару букв, Но хоть бы пару слов – лишь ритм в мильонах звуков. Средь молний я обрёл возможность видеть шире: Средь динозавров шёл и плыл в подводном мире, Над скалами парил, в туннелях полз и видел Смерть (гас мой взгляд) мою ... сто раз, как чью-то гибель. Как прав он: «Бездна звезд полна, звездам нет счёта... Нет бездне дна» – и нёс шквал молний мне отчёты. Ритмично скручивал всё в гибкие спирали; Сквозь ноль во мне пройдя, они опять взрывались И раскрывались вновь, но все совсем иначе, А я уже не мог понять, что это значит. За всем, что проносилось, не мог мой ум успеть. Нет! Но как-то можно было повсюду сразу быть мне. То взгляд вдруг замирал, малыш смотрел, ждал ласку. Вокруг лица овал рос и дряблел, как маска. Лист на ветру под ним рос и менял одежды. Уж череп, уже пыль, а взгляд глядит как прежде. То голубая ночь от вспышек серебрится – Жизнь создаёт шары людей, чтоб им светиться. Как иней на ветвях, свет вверх и вниз стремится. Ветвятся судьбы их – все, что могли б случиться. У нас судьба одна, а здесь все судьбы разом. Мельчайший поворот – и всё менялось сразу. Шли судьбы вверх и вниз, друг в друга прорастая, И человек светил иль гас, чернел, страдая. Свет общий нарастал, лучи людей сливались, Жизнь раздвигала ночь, а вспышки ускорялись. Цвет, запах, виды форм, давленье всё менялось Я мёрз, меня трясло, рвало, жгло, не дышалось. И всё это, как взвесь, в той музыке качалось, Сквозь измерений треск, пульсируя, вращалось. Секунды всё быстрей раскручивались в годы, И хаос наползал, и боль, что мозг не может... Вдруг крики, плач и стон всех, не успевших малость. И всё оборвалось, сверхвзрывом в точку сжалось, Распалась связь времён, пространств и измерений, Лишь боль, лишь чей-то взгляд и миллион сомнений. Я видел то, чего не может быть на свете, И гимн над всем парил, и дети, дети, дети... – Ну, если бы ты пил, курил, кололся, нюхал, Но ты. Коли не врёшь… Не знаю, дело глухо. Да, вряд ли ты свернёшь с пути без внешней порчи. Ну, ты Макаренко, почти что Янош Корчак. Похоже, ты им заражён. – Заряжен! Мне долг пред Родиной теперь предельно важен. Дух – сверхпричина счастья и утрат. Активность и дела лишь результат. [12.5] 12.6 [12.5] [Оглавление] |
| |||||||||||||